Математика
Они вошли, когда было уже поздненько. Двое, с желтоватыми вытянутыми личиками, на кончиках ушей радостна противная белесая масть. Локти большие, конструкция.
Водопровод не согласился с сиим, и отдал свою захлебывающуюся математической бесконечностью турбулентную мандельбротовскую песнь. Единожды, я уже слышал как трубы выли - упрямо, громко, из Большущий Медведицы вытягивая слова и слезы, кого-либо поминая. . . Тогда адмирал был не в себе, посиживал с непроходящими людьми кругом фаллических сосудов со сладостным, набитым металлической стружкой содержимым, и высылал мне раздраженные импульсы - он постоянно ранее прибывал откуда-то, кряхтя в трубку"Аэллеаэ, Саэшаэ, маэй даэраэгоэй", а когда возник пейджер - пищал через него. А когда пейджер снова пропал, он пикать закончил.
Кто это, поразмыслил я?Они были различными - рукав рубашки у 1-го оторвался, и оказалось, что под ним - в нем -- недостает руки, лишь изящные узенькие когти, ремни и стрелы. . . Светло сейчас, кто. . .
Однако мысль опять улизнула, заменив себя каким-то другим ощущением, каким-то пятнышком необычного цвета, не имеющим определенности ни в размере, ни в интенсивности. И через прошла мысль -"как математика". . .
Математика нескончаемо расплывчатых - она проживает в партийных перечнях - это светло как Всемилостивый день, как законы геополитики, как шапочка раввина, как кончик дамы либо загривок курчавой собачки. . .
Все виды описания уже сделаны, недостает такового объекта, который не был бы размещен в обилье, сладкозвучно лезущем на фронт в сизом томном как нос инее. Я элементарно пробую обрисовать сон, который вижу в данный момент - успокаиваю себя. Как разрешено сразу созидать сон и бить пальцами сообразно кнопкам?А как невозможно созидать сон ?
Запах владеет мерку. Данная мерка численности сновидения, помещенного в бодрствование. Чрезвычайно элементарно вычислить это численность - перемножить одно квантовое количество на иное - и вся математика. Действительность, умноженная на сон, не одинакова сну, умноженному на действительность. Безличный коммуникативности, эти двое кое-что разбирают в углу, а в стене открылась щель - через нее - я верно распознаю край, неравномерный край кирпичей - через нее следовательно иную горницу с дощатым полом, однако я не могу припомнить, в каком месте я это лицезрел, эмоция популярного имеется, однако попытка дешифрировать его дискурсивно ведет к кошмару. . . я куда-то падаю, недостает, напротив, взлетаю. . . Я спорил единожды с французским гэй-генонистом(Домиником Дэви, практически devie с аксаном, т. е. девиантом)сообразно козни, утверждая супротив его тезисов о противоположности подъема (религиозность) и падения (безнравственность, матерьяльность), что имеется крапинка, в каком месте все изменяется, и в каком месте вершина и низ элементарно неразличимы, и какой-никакой же тогда вершина и низ. . . Гэй-генонист не имел ни малейшего настоящего недоверия, инициация была для него транспозицией очевидных геометрических моделей.
Что эти двое все же вслед за тем совершают ?
Я приводил в образчик задевшее меня как-то представление из германской книжки Шолема "in Merkaba versunken". Погибнуть в колеснице это чрезвычайно, чрезвычайно непосредственно, кто не утопал, тот пусть забьет себе в чело красновато-желтый гвоздь. . .
Кореец против с черным личиком. Это приятель Чан, он пришел меня терзать и тут, не достаточно ему его черных изящных кресел с красноголовыми львами и задвижек, которых у него немеренно, и тех 2-ух сестер, какие, какие могут кричать на луну и становить тапки гладко вблизи с кроватью. . . Он снимает темные очки и под ними на черном личике 2 белоснежных пятнышка. Значит: быстро осень, нужно снаряжаться, это постоянно в первый раз, когда черная морщинистая подушечка под тобой расседается, и из нее брызжут прозрачные ящерицы, на их хвостах мелкие капельки крови, а люди за рядами столов все читают и читают эти бумаги, любое перевертывание страничек откликается сосущей надоевшей болью где-то в грудинке. . . Сейчас я знаю, для чего ел мясцо, оно было черным и подсказывало клинику, снегопад и выпущенного в малолетстве в форточку цыпленка. Я задумывался пусть обучается парить - с нами, когда рождают, поступают подобным образом. Задумывался, полетит. . . Полетит, правда. . .
Мы крались к красноватой стене, ночь была большущим спальным ранцем, из которого вывешивалась десница. Наверняка, это уже были не мы. В кистях пара мы сжимали ржавую кривую трубу. "Миша!\" шепнули мы, позже саданули в один момент сообразно стеклу, однако не рассчитали ни силы удара, ни верное окно. Трезвон. Клики. Куприянов не успел улизнуть, старшой Козлов придавил его к земле и мглисто тыкал в личико, призывая сторожу.
Позже, сидя за клеточкой в отделении №100 Куприянов кричал инвалиду с ножиком (отчего ножик не изъяли!?) -"ты - сверхчеловек, лишь не знаешь об этом, ты горделивая нить, стрела тоски, брошенная на тот сберегал, встань и поди". Инвалид на подставке целый в наколках - в обычном состоянии он скушал бы Куприянова - жаль стучался к зевотному менту: "уберите это, уберите. . . " Куда же его уберешь!?
Это было тогда. Значения было еще не достаточно, как и в данный момент. Значение разделения на тогда и в данный момент ускользает как все прочее. Чтоб мы ни упоминали, мы вспоминаем ничего.
Я дозволяю, что некто наблюдает остальные сны, однако голубая плоть, полая как странный фонарик - не у всех ли одна? И разве имеется ты, который не я, и я, который не дремлет ?
Отчего все нажимают? Это, наверняка, недолечили, попытались поправить, однако не вышло, наверняка, кое-что во всем не докончено, потому этак звенит и этак душненько, этак видится, что раз и остановится. . . Я имеется осень, однако почему же все-же этак душненько, практически задыхаешься, желая прохладно и сквозит ветр. . . Я разломал у новейшей дешевенькой машины колеса и рыдал. Никого и никогда мне не было этак жаль как эти несчастливые колеса. . .
Сообразно логике нужно было бы иначе. . .
Я шел от Лимонова и Медведевой. Пир был не опьяненный и не разумный, однако таковой, как будто все мы кое-что утратили, и не желаем об этом произносить, как будто некто похитил кое-что из нашего животика, и мы сидим порожние и бледноватые, произносим, чтоб был звук, и глядим, чтоб был свет. Верные глаза - не те, что наблюдают, однако те, что освещают. Они стают таковыми у ацефала - он несет собственный череп спереди себя и свет из глазниц его. . . Медведева это ветр, мокрый ветр с брызгами дождика. . . Она вздорна как и он, как подход либо расписание ребяческих каникул, как оставленная на вокзале вязаная шапка. . .
Фонари наиболее красивое, что имеется в жизни - они желтоватые, и когда идет снег, они услаждают ноги темного ада, в который мы укутаны как в узбекский халатик, присохший к воспаленной щеке. . . Я шел от их - от Лимонова и Медведевой - и оставлял на тротуаре отпечатки. . . передо мной были ещё отпечатки. . . Снег был промокший, тучный и промокший, как пища и четвероногое эры рассвета. . . Фонари падали на отпечатки, и все когда-то замкнулось - не было ничто, совершенно, совершенно ничто - этак что и в данный момент имеется все то же наиболее, и, грызя лист платана белоснежным атласным языком, ощущаешь только зиму и мысль, которая о арифметике. . .
Они пришли отобрать меня?Когда-либо правда, а означает, уже правда.
Я хочу сделать запись сходу все сны. Чтоб их вдохновлять, скользя сообразно чертам и узорам, останавливаясь на достигнутом, и подражая личному невольному движению, напрягаясь успокоить боязнь, правда, конкретно, напрягаясь её успокоить.
Я наверное все произнес, что мог, может существовать, лучше было бы не произносить только. Кое-что бросить для себя, и ползти прильнув. . . Ошибся. Мыслить не об аде некорректно, неверно и нескромно. Я поглядел чрез плечо на стрелу крана, врезанную в разноцветно-черную ночь, и сообразил. Вслед за тем каботажничать, вслед за тем копать, вслед за тем мыслить. . . Уже не ворачиваясь и уже не будучи собой. . . Из стенки высунулась башка и засунулась назад. Они желают, чтоб я закончил полагаться самому себе, собственным эмоциям - додумался я. Суждение напугало меня собственной обреченной нежданностью. . . Я начал декламировать урок, передо мной все были в сборе, однако запамятовал слова и элементарно пускал странноватые оранжевые круги, моргалы, размахивая руками и тыча пальцами в различные стороны - как ни удивительно воспитанники все сообразили и, скоро блистая вставными суставами, все повторяли за мной в разуме.
На платформе продавали невкусные привлекательные банты и раздавали деталь. Однако ездить уже никуда не хотелось, сохраниться ещё не в такой мере. . . Я размышляю, что все мы элементарно ошиблись дверью.
Эксперимент - это слиток, это отрывок бревна, это приобретенный в следствии шторы подзатыльник, от которого виснет гауптвахта и расставляются пальцы. . .
Элементарно этак имеется, этак меня попросили, этак я недомогал.
Сообразно коридору шел Беленький. Отечный рыхловатый клиент, с чрезвычайно малеханькой живо отточенной, неописуемо, ненормально темной щетиной. Кругом всякой темной точки был маленький кожаный овал, однако рассмотреть его разрешено было, лишь внимательно сосредоточившись на личике Беленького, как на земном шаре, этак глядят в море принесшего на сберегал нечетный. Ant. четный резинный тапок. Смотря, как Беленький прогуливается сообразно коридору, я разумел, что мне отседова не вылезти. Ещё был боксер, он стал нехорошо воспринимать все. Ранее разумел отлично, позже стал нехорошо. У него была супруга. Он, моясь под порошковым душем, произносил словечко"палка". Володя Акулинин был живописец. Иной в малолетстве хулиганил и сполз сообразно скользкой крыше высочайшего дома, докатился по сетки и повис. Она стала преклоняться. Когда его сняли, внутрь уже успели пробраться эти. Каждую ночь он кричал, видя одно и также. Скользкая красноватая крыша - как у нас, против, на Войковской. Я представлял её. А внизу был сад, и я обожал глядеть, как ветр колотит сообразно веткам, я глядел на протяжении нескольких часов, на протяжении нескольких часов и на протяжении нескольких часов. А отдали бы, и в самом непродолжительном времени бы глядел. Невозможно заявить, что это приносило итоги. Не приносило. Лишь некто сосал сердечко. Эти ?
Наиболее дальние ямы, цветочки, мелкие змейки с крыльями, мелькающие как больное наваждение, не желающие пропадать. Вы увидели, как докучливо никто не хочет пропадать?! Проходят ведра вечности, скрипят обрывки кожи на голове, выбрасываются нужные и ненадобные вещи, однако они как вторглись, этак и остаются. Любой шаг оперирует с пропастями - откуда столько мужества, смелости, упорства и крайности у их - какие не пропадают?Поглядите, как хрупко недоверие, и его никто не защитит, и не придет свет, а красная выработка станет лишь капать и капать, и на стол поставят новейшие приборы, и опять их унесут, а в пыли станет играться ноющая цикада, хлопая крыльями возлюбленному сообразно малеханькой изящной печени. . . Они зажгут папиросу и взор скользнет сообразно маленький округлой - вроде ноге либо видится - которая - величиной со стакан - один теледиктор величиной со стакан и весит только 8 килограммов -- таковой негодный. . . Кто знает, может и сообразно ноге. . .
Глупый некий выходит беседа. . . Вроде ни о чем. . . Что же делать, ежели воротила оказалась на некоторое количество размеров более?
Предыдущие статьи и новости:
[Назад] [Заглавная]
..